Умблоо

1
Большинство драматургов, чьи пьесы идут в Кабуки, происходили из «театральных» семей и имели соответствующую родню — разную, от актёра до билетёра. Меньшинство — просто литераторы, любившие театр или подрабатывавшие в нём. Но одну из самых известных пьес кукольного театра, переделка которой сделалась ещё более знаменитой пьесой Кабуки, написал любитель, человек совсем другого рода занятий. Звали его Ё: Ё:дай, и работал он лекарем, причём не где-нибудь, а в сёгунском гареме. Вот тамошние его наблюдения и пригодились, когда он взялся за пьесу «Зеркальная гора, или Старинная парчовая картина» (鏡山旧錦絵, «Кагамияма кокё:-но нисикиэ»). В кукольном театре эту одиннадцатиактную громадину поставили в 1782 году, а через год сильно сокращённый извод уже шёл в Кабуки. Очень скоро она получила и «неофициальное» заглавие — «Сокровищница вассальной верности женщин», по аналогии с прославленной «Тю:сингурой».
 

(Продолжение. Начало см. по метке Собрание песка и камней)

Свиток IV рассказ 2

У досточтимых бывают дети

上人子持タル事, Сё:нин ко мотитару кото

[184–186]

В одном горном храме в земле Синано жил досточтимый. У него было трое детей, все от разных матерей. С первым ребёнком получилось так: монах изредка, украдкой встречался с некой женщиной, и когда она пришла и сказала — вот, мол, это твоё дитя, — досточтимый ей не очень-то поверил. Этого младенца он назвал Омои-ёрадзу, «Неужели». Мать второго ребёнка часто тайком гостила у досточтимого в его собственной келье, сомнения если и были, то небольшие. Поэтому младенца назвали Само-арураму, «Возможно». А третья женщина постоянно жила вместе с монахом, сомневаться было не в чем. Её дитя досточтимый назвал Сисай-наси, «Наверняка». Это всё было в наши дни. Когда досточтимый кому-нибудь представлялся, он говорил:

— У меня, отшельника, трое детей, и зовут их так-то и так-то… А вот и матушка моего Наверняка!

И жена его тоже выходила поздороваться. И Неужели тоже там был, скромный такой мальчик. Мне это рассказал человек, который сам их видел.

Многодетный монах — не то чтобы беспримерный случай. Некогда индиец Кумараэн вёз в Китай образ Будды, изваянный царём Удэном, — ту самую статую, которую повторяет наше изваяние Сякамуни в Сага. По дороге государь страны Кидзи сказал, что хочет породниться с мудрецом, и отдал Кумараэну в жёны свою дочь. От этого брака родился переводчик Радзю. Когда сам Радзю перебрался в Китай, он, в свой черёд, сблизился с тамошней государыней, и у него родилось четверо сыновей. Их звали Сё:, Дзё:, Ю:, Эй — «Живу» (на Пути), «Учреждаю» (общину), «Соединяю» (Путём), «Свечу» (общине). Они выучились у отца и вчетвером помогали ему, когда он переводил «Сутру о Цветке Закона».

Кошки и собаки

Один Ланс со своей собакой Кребом больше стоит, чем все немецкие комедии, вместе взятые.

Энгельс

При всей известной любви японцев к кошкам, в Кабуки им не повезло: здесь их мало, и в основном это отрицательные или даже чудовищные герои.

Кажется, впервые на сцене кошка появляется ещё в 1695 году — в танце тогдашней звезды Мидзуки Тацуносукэ Первого. Это жутковатая история про девушку, влюбившуюся в родного брата и не видящую, что в этом такого плохого. Кровосмесители перерождаются в мире скотов — а здесь героиня, ещё не успев согрешить с родичем, внезапно превращается в кошку, немедленно забывает о возлюбленном и отдаётся беспечным забавам, гоняясь за бабочками.